Из выпускного сочинения Веды Истоминой на тему 'Самые яркие воспоминания из моего детства'. Оценка − три бала. За недопустимый сарказм в отношении семейных ценностей.
Очень надеюсь, что этой ночью Ветров, как и я, не сомкнул глаз и не сумел расслабиться даже в объятиях сна. Я таращилась в потолочные балки, следя за кружившимся 'ловцом снов', и, на чем свет стоит, ругала собственную нерешительность. Какая глупость и самонадеянность, право слово, думать, что Ратмир воспринимал меня иначе, нежели как случайную знакомую. 'Расслабиться' − от этого выражения становилось тошно. Если Ветров и хотел меня обидеть, то у него отлично получилось! Никогда в жизни меня не оскорбляли жестче, но и ни разу меня не тянуло к мужчине, подобному ему. Мы жили в параллельных мирах, вращались по различным орбитам. И это еще вопрос − подходит ли он мне? Возможно, я недостаточно хороша для него?
Окончательно растоптав свое самолюбие бессмысленным самоедством, с гудящей от бессонницы головой и горящими, будто в них сыпанули песку, глазами я сползла с кровати и открыла ставенку. В холодную комнату ворвались ослепительные лучи солнца, раскрасившие каменный пол желтыми квадратами.
Кое-как умывшись, я приоткрыла дверь. Утро уже вступило в свои права. Заливались песнями ранние птахи, по двору сновали постояльцы, подъезжали автокары, и очухавшаяся от ночи суета охватывала подворье, больше походившее на старинный замок. На пороге лежала стопка выстиранной и уже выглаженной одежды, а наверху кто-то услужливо оставил аккурат-но сложенный газетный листок. На странице чернел огромный заголовок: 'Убийство в спаль-ном районе', и мой взгляд наткнулся на изображение знакомого лица родственницы ювелира. Из живота подняла горячая волна, и поперек горла встал комок.
− Проклятье! − вырвалось помимо моей воли.
Дрожащими руками я быстро схватила газетный листок и с остервенением свернула в трубочку, без прочтения прекрасно помня каждое слово гадостной заметки. Господи, что поду-мают мои родители, когда увидят новость?! С каким лицом я появлюсь на пороге родного дома перед отцом − стражем в отставке?!
Голову резануло болью.
Быстро натянув порты и футболку, пахнущие лавандой от специального состава для стирки, босая я бросилась в соседний номер, но в нерешительности помедлила, уже занеся ку-лак, чтобы постучаться.
− Заходи! − раздался глухой голос Стрижа, на секунду опередив стук.
Повернув ручку, я отворила чуть скрипнувшую дверь и осторожно заглянула внутрь, ни капли не готовая встретиться с Ветровым старшим. В комнате царили полумрак и особенный специфический запах болезни, как в городской лечебнице, куда в отрочестве меня с воспалением легких заперли на целую седмицу мучиться от скуки и горьких порошков. Стриж в окружении многочисленных вышитых подушек полулежал на каменном ложе со смятыми перемазанными бурыми пятнами простынями. Тихо бормотал морок видения, то и дело сбиваясь помехами.
− Да, не бойся! Его нет, − вместо приветствия объявил парень, едва повернув ко мне го-лову. Выглядел Стриж паршиво, несмотря на смуглость, бледным, с черными кругами под гла-зами, ставшими даже не желтыми, а болезненно оранжевыми. Грудь туго стягивали повязки, и на белых тканевых полосках уже проявлялись свежие пятна крови.
− Он не спал всю ночь, и умотал с самого утра, − сквозь зубы продолжил парень, хму-рясь в шипевшее видение. − Злой, как собака.
Имени, безусловно, можно было и не называть, мы оба прекрасно понимали, о ком именно идет речь.
− Как ты себя чувствуешь?
Я прикрыла за собой дверь, отрезая солнечный свет от сумрачного нутра комнаты, и тут же загрохотала ставенками и рамами на окошке, как будто сейчас весенняя свежесть являлась самым необходимым для выздоровления приятеля лекарством.
− Так, как будто ты в меня три раза выстрелила, − не слишком любезно пробурчал Стриж в ответ.
Внутри болезненно царапнуло, его тон даже прозвучал свирепо. Я медленно оберну-лась, чтобы обнаружить, что парень пристально разглядывает меня.
− Златоцвет все продумал! − процедил он зло.
− Ты о чем? − непроизвольно я скрестила руки в груди, словно защищаясь, и глубоко вдохнула свежий поток, вместе с уличными голосами просачивавшийся через распахнутое оконце.
− Вчера вечером теткину ферму сожгли.
Сердце кольнуло, и едва не подогнусь колени. Перед мысленным взором всплыл авто-кар, поворачивавший на разбитую одноколейку. За рулем сидел аггел, и мне, сороке разэтакой, похоже, очень сильно повезло, что он меня не узнал!
− Насколько мы поняли, все должно было выглядеть так, будто это ты сделала. На сча-стье никого дома не оказалось. Похоже, в сценарии при неудачном стечении обстоятельств еще и убийство семьи значилось.
− Проклятье, − уже в который раз прошептала я, не чувствуя опоры под ногами, и рух-нула на лавку, накрытую криво съехавшим пледом. От одной мысли, что Людмила и ее дети могли пострадать, становилось дурно. Стоило представить сгоревший дымившийся остов вме-сто старой фермы, как в горле вставал тошнотворный комок, и во рту становилось горько.
− Значит, Златоцвет знает, что браслет действует на меня?
− Значит, − хмуро покосился Стриж. − Еще он знает о каждом нашем шаге, и это очень сильно напрягает! — он помолчал, а потом признался: − Я говорил Ратмиру, что не нужно тебе показывать заметку. Ты главное не переживай, все эти газеты уже, скорее всего, из продажи изъяли. Наши не выносят мусор за порог.
Ну, спасибо тебе, Ветров! Устроил ты мне сюрприз к завтраку! У самого настроение мерзкое, так и мне окончательно испоганил. Мелкая месть.