Магические узы - Страница 23

Перед первым раскатом грома, потревожившего медленные дирижабли, город притих. Поднялся сильный ветер, взлохмативший облака пыли и трепавший кроны деревьев. Ворчли-вый раскатистый клич прокатился по бескрайнему небу, и на нагретые камни обрушилась стена холодного дождя. Прохожие брызнули в разные стороны, ища убежище от разбушевавшейся весенней стихии. Грохот падающих струй перекрыл городской шум, и проспекты опустели. Я в растерянности стояла посреди улицы, скрытая ливнем и туманной дымкой, поднимавшейся в воздух от припеченной солнцем мостовой.

Это фатальная ошибка — думать, будто хуже быть не может. Зловещая история поглотила меня с головой, и мучил вопрос: чтобы выжить в этом бесконечном хаосе, кому мне верить?

* * *

— Богдан, привет, — я стучала зубами от холода, запершись в маленькой будке городского коммуникатора. По прозрачным стеклянным стенкам стекали струи дождя, и ливень никак не хотел прекращаться. Небо просветлело, но низкие светло-серые облака за влажной дымкой спрятали острые верхушки башен и шпилей. Автокары, похожие на мокрые кометы с влажными хвостами-брызгами, проносились по проспекту. Горожане облачились в разноцветные дождевики, и на улицах распустились шляпки зонтиков, делавшие прохожих похожими на экзотичные цветы.

Промокшая одежда неприятно льнула к телу, и никак не получилось согреться. Левая рука с браслетом горела, кожа возле вросших в запястье кромок покраснела и воспалилась. От одного взгляда на украшение к горлу подступал тошнотворный комок.

— Слушай, — нашептывала я брату последнее послание, — через двадцать минут буду у те-бя. В родительском коттедже меня точно легко найдут, твоего адреса даже отец не знает. В об-щем, я у тебя переночую, а утром уеду к тетке в Бериславль и спрячусь на пару седмиц. Отпуск по телефону оформлю. Думаю, стражи смогут обнаружить меня через магическую связь, по-этому коммуникатор выбрасываю. Давай, Истомин, счастливо оставаться. Не теряй меня.

Аппаратик с влажными радужными разводами жалобно пискнул. В погасшем зеркале отразилось мое худенькое бледное личико с лихорадочно горящими расширенными глазами. Мокрые волосы облепили голову, и с них за шиворот футболки стекала дождевая влага. С хо-лодным сердцем я отключила коммуникатор и положила его на полочку над городским аппаратом.

На большом зеркальном полотне городского коммуникатора с отпечатками многочис-ленных пальцев подмигивала надпись: 'бросьте монету'. Сняв трубку, отчего зажглись круп-ные квадратные цифры, я сунула в щель алтын и быстро набрала отцовский номер. Зеркало за-рябило, и резко проявилось нечеткое отражение папашиного лица. Он сидел на нижней полке в маленьком купе и выглядел крайне удрученным.

— Привет, пап.

— Ты чего такая мокрая? — ворчливо отозвался тот. Послышался визгливый Радкин вопль, и бормотание мамы Ярославы, вероятно, снова учившей уму разуму младшую дочь. Вагон со-става мерно покачивался, колеса торопливо стучали по рельсам, и отцовское отображение чуть дрожало.

— Я под дождь попала. Слушай, звоню сказать, что я завтра к вам в Бериславль выезжаю, — после моих слов в купе стало подозрительно тихо. — И еще у меня коммуникатор украли в подземке…

Тут без предупреждения связь прервалась, и зеркало, вспыхнув на долю секунды, стало черным. Я повесила трубку и прижалась горящим лбом к холодному стеклу.

Пути назад не было. Резкий стук в будочку заставил меня вздрогнуть. Высокий тролль, затянутый в желтый дождевик, тыкал на часы на крепком зеленом запястье и требовал освобо-дить место. Подхватив ридикюль, я выбралась под несколько ослабевший, но по-прежнему мо-росивший дождь. Вокруг пахло влажными камнями и свежестью. Небесная вода смыла с лица города слой пыли, и деревья воспрянули, распрямив листочки. Без пальто, позабытого в 'Чай-ке', меня знобило.

— Эй, девушка, — тролль, приоткрыв дверь, окликнул меня. — Это вы забыли?

Он покрутил в больших зеленых пальцах оставленный коммуникатор с трещиной посреди зеркальца.

— Нет, — не раздумывая, отозвалась я, поскорее отдаляясь от стеклянной будочки, над остроконечной крышей которой нависал объемный морок огромной пульсирующей трубки.

Богдан уехал из родительского дома три года назад, решив вести самостоятельное хо-зяйство, и его крошечная, но уютная квартирка в каменном двухэтажном доме в центре города казалась мне пределом мечтаний. Впрочем, с тех пор старший брат вел странную непонятную жизнь. Он, то исчезал на долгие седмицы, то звонил в тревоге каждые пять минут, и еще у него появилась татуировка четырехлистного клевера, из-за которой я ошибочно прониклась симпа-тией к долговязому юнцу в кепке, едва не пленившему меня.

Пройдя через каменную арку, я попала в тихий крошечный дворик, куда выходили не-сколько дверей частных квартир. Стены домов, тесно примыкавших друг к другу, скрывали на-биравшие силу побеги хмеля. Они вместе с наглыми травинками пробивались из земли через булыжники, цеплялись за выступы необработанных камней, из каких еще век назад складывали здания. Упругие ловкие щупальца юркого растения хватались за резные балкончики, чтобы, образовав тенистые веранды, потянуться дальше к старым черепичным крышам с потемневшими трубами каминов. Летом заросли становились невероятно густыми и буйно цвели. Тогда все соседи мучились от нашествия пчел, необъяснимым образом залетавших в самый центр большого города.

На двери висели два ладных почтовых ящика, один под другим. Из ящика Богдана высо-вывалась пачка счетов, а не помещавшиеся газетные листки разносчик уже складывал на ка-менное крылечко, и теперь пресса вымокла под дождем. Запасной ключ прятался в обычном месте, под глиняным цветочным горшком с засохшим черенком чайной розы. По скрипучей деревянной лестнице осторожно, чтобы не шуметь и сохранить инкогнито, я поднялась к квар-тире брата и привычно провернула ключ в довольно щелкнувшем замке.